Несуществующий, неистребимый
Дракон — это хищная рептилия с крыльями. У дракона четыре когтистых лапы и длинный хвост. На хвосте — острый копьевидный наконечник. Дракон покрыт чешуей. Он истекает ядом и ужасно смердит. Обычно в глотке у дракона есть специальные пиротехнические железы, превращающие эту и без того опасную рептилию в летающий огнеметный танк. Драконы сторожат клады, крадут с неопределенными намерениями красавиц, уничтожаются при помощи странствующих шварценеггеров.

Персей и Андромеда: видимо, самая первая история о похищенной принцессе. Картина Ж. Куртуа.

Подобную справку может выдать любой. В то же время драконы не существуют. Не правда ли, мы подозрительно хорошо осведомлены о несуществующем?

Откроем "Армянскую географию" — сочинение седьмого века, авторство которого приписывают Моисею Хоренскому:

"В Индии множество гор, рек и островов. Там встречаются: зверь, похожий на лань, с острым рогом, убивающий льва, и носорог; другой зверь, похожий на льва, но с мордой острой и длинной; камелопарды; корьян; обезьяны; петухи с перьями на бороде, слоны, тигры, драконы, громадные муравьи, львы-муравьи, мыши бешкмшко, зверь крокодил, единорог, большой зверь с когтем на хребте, убивающий льва языком, птица гриф, мускусная кабарга и рогатый осел."

Вот сколько индийских чудес поместилось в одном параграфе "Армянской географии". Согласимся: дракон смотрится вполне банальным зверьком — вроде кошки — рядом с такими интригующими тайнами природы, как корьян, мышь бешкмшко или "большой зверь с когтем на хребте, убивающий льва языком". То же самое мы увидим на страницах "Естественной истории" Плиния Старшего, в "Александрийском Физиологе" и десятках других трактатов, принадлежащих перу античных и средневековых авторитетов. Но вот что любопытно: большинство представителей фантастической фауны — гидропы и энудры, энфильды и камелопарды — были обречены в европейской культуре на вымирание, а драконы сохранились и расплодились в великом множестве. Мир наводнен драконами и никнеймами "Дракон".

Дракон — невысокий, верткий, опасный Брюс Ли. Повелитель нунчак, мастер искусств кунгфуистских.

Дракон — Холованов, один из главных героев книг "Контроль" и "Выбор" Виктора Суворова. Глава закулисной сталинской спецслужбы, "директор Института Мировой Революции", летчик, парашютист, мотогонщик, безжалостный истребитель явных и тайных врагов СССР.

Драконы — мохнатый симпатяга Фалькор из "Бесконечной истории" и классический огневержец Смог из толкиновского "Хоббита". Мультипликационный дракоша мучается изжогой в рекламе очередных чудо-пилюль, а драконица из "Шрека" претендует на роль секс-идола всех ослов Галактики.

Словом, дракон является одним из самых тиражных архетипов в современной индустрии развлечений. А может, так было всегда?

От Тифона до Сатаны

Гидра — самый драконоподобный греческий монстр.

Древние грекипоначалу не выделяли драконам отдельной ниши в животном царстве. Почти все греческие драконы и драконицы являются счастливыми обладателями имени собственного. Каждый из них наделен уникальным набором качеств, из-за чего все вместе они не образуют "нормального" биологического вида, оставаясь экземплярами обширного паноптикума монстров божественного и полубожественного происхождения. Вообще, слово "дракон", которое обычно производят от греческого "дракейн" — "зоркий, видящий", употреблялось эллинами весьма вольно, из-за чего драконом может называться и любая крупная змея, и страховидный галлюциноз, вылезший из дебрей архаического бессознательного.

Так, "дракон" Тифон, сын, между прочим, Геи и Тартара, был сплошь покрыт перьями, руки его простирались "от заката солнца до восхода" и оканчивались сотней драконьих голов. Ниже бедер его тело состояло из множества змей, которые издавали громкий свист. Сам Зевс был вынужден выйти на бой с Тифоном, причем был бит и управился с ним только с третьей попытки, раздавив исчадие небезызвестной горой Этной. Кстати, в борьбе с Зевсом Тифону помогала драконица Дельфина, из чего мы делаем вывод, что греческим драконам был свойствен половой диморфизм. Какие факторы препятствовали их массовому размножению — сказать трудно. Вероятно, только героизм богов и их мускулистых отпрысков.

Но, хотя о массовом размножении драконов говорить не приходится, Тифон между делом все же успел оставить потомство. Ладон, стороживший яблоки Гесперид, был сыном Тифона, и с ним пришлось иметь дело Гераклу. А мать Тифона, Гея, порадовала мир и читателей "Мифологической библиотеки" Аполлодора еще одним драконом — Пифоном. Он воспитывал молодого Тифона и охранял вход в дельфийское прорицалище. Доохранялся: Аполлон, которому до зарезу требовался оракул, убил стража. Вероятно, Пифон подходил к выполнению своих служебных обязанностей чересчур формально и прогневил бога-лучника настырным: "Пропуск, предъявите пропуск"...

Сцилле так и не удалось позавтракать Одиссеем.

Довольно быстро драконы получают прописку в греческой геральдике. Уже Гомер сообщает, что щит Агамемнона был украшен синим трехглавым драконом. Правда, щиты гоплитов классической эпохи, судя по изображениям на вазах, куда чаще украшались коршунами, лебедями, вепрями, петухами и львами. Самым же расхожим мифологическим образом был не дракон, а устрашающий лик Медузы Горгоны.

Греческое природоведение, в отличие от поэзии и философии, набрало силу сравнительно поздно, уже после походов Александра Македонского. Зато развивалось оно весьма бурно, и когда на исторической арене греков сменили римляне, им в наследство досталось огромное созвездие Дракон, а также множество научных и паранаучных трактатов о чудесах дальних земель. Так, вероятно, именно греческий источник был использован римским всезнайкой Плинием Старшим, который в своей "Естественной истории" поведал удивительный сюжет о самоубийственной вражде драконов и слонов. В Индии, дескать, водятся драконы необычайной величины, которые могут несколько раз обвиться вокруг слона. Обвившись, дракон начинает душить царя джунглей. В итоге гибнут оба: издыхающий слон падает и своим огромным весом сокрушает дракона.

Зачем же дракон нападает на слона? Плиний объясняет, что слоновья кровь — холодная, и жарким летом драконы, охваченные самоубийственным экстазом, стремятся утолить жажду именно ею.

Также Плиний сообщает, как эфиопские драконы переплывают Красное море. Драконы собираются по пять, переплетаются и образуют подобие плота. Так и плывут до самой Аравии.

Сведущ Плиний также в магии и медицине. Если взять жир из сердца дракона, обернуть его в шкуру газели и привязать к руке оленьими сухожилиями, это принесет успех в тяжбе. Из глаз дракона, высушенных и растолченных с медом, можно приготовить мазь, спасающую от ночных кошмаров. Ну, а амулеты из зубов дракона обеспечат своему владельцу царскую милость.

Дракон в женском обличьи. "Грехопадение" работы Г. ван дер Геса.

Вскоре после кончины Плиния драконы были поставлены на службу римским милитаризмом. Встретившись на равнинах современной Венгрии с воинственными сарматами, легионеры увидели удивительные знамена. Это были раскрашенные шелковые рукава, по покрою напоминающие полотняные флюгера, которые, кажется, по сей день используются на небольших аэродромах. Шелковые рукава надувались ветром и издавали леденящие душу звуки. Римляне приняли идею на вооружение, назвали эти знамена "драконами" (draco), а знаменосцев — "драконариями".

Дракон занимает почетное место в Апокалипсисе — знаменитейшем сочинении Иоанна Богослова, бывшего, к слову сказать, современником Плиния:

"И прошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним".

Кстати сказать, античные драконы не имели крыльев, и, похоже, именно Библия широко популяризовала пернатых змеев, которые и стали эталонным образцом дракона.

Благодаря сочинениям Иоанна и других ранних богословов, для средневекового христианина-книжника дракон начал устойчиво ассоциироваться со змием-искусителем, врагом божественной гармонии. Но в средневековье, особенно до 1100 года, не все европейцы были христианами, и далеко не все христиане в совершенстве владели высокоученым аппаратом теологических аллегорий. Раннее средневековье не было временем тотального засилья христианской идеологии, а потому оставался достаточный простор для мифопоэтического креатива — что не замедлило обернуться бурным приростом драконьего поголовья.

Эпические уникумы и геральдические стандарты
Воители викингов и англосаксов были знакомы с драконами не понаслышке. Сигурд, он же Зигфрид, герой древнегерманского эпоса, прославился победой над мудрым драконом Фафниром, обитавшем в доме с железными дверями на острове Гнитайхед. Согласно "Старшей Эдде", Фафнир оказался весьма болтливым созданием — прежде, чем умереть от раны, он успел обменяться с Сигурдом стихотворными речениями, выдающими в нем существо если не благородное, то по крайней мере здравомыслящее. Кровь Фафнира обладала чудесными свойствами. Испив ее, Сигурд начал понимать язык птиц. А омывшись в крови дракона, герой приобрел неуязвимость.

Библейского Левиафана У. Блейк изобразил в виде змея.

Неожиданным для тех былинных времен реализмом проникнут сюжет драконоборчества из англосаксонской поэмы "Беовульф". Главный герой — собственно, Беовульф — неоднократно побеждал вражеские рати и морских чудовищ. Когда в его владения за свежей человечинкой повадился гигантский огнедышащий змей, Беовульф отважно вышел на бой и... схватка оказалась роковой для обоих. Беовульф зарубил дракона, но и сам умер, обожженный и отравленный ядом "червя зломерзкого".

Из эпоса драконы перекочевали в европейскую геральдику и на страницы рыцарских романов. Когда англосаксы говорили "поднять дракона", это означало, что дружина берет в поход большое боевое знамя с вышитым на нем крылатым змеем, а это, в свою очередь, значило, что пощады врагам не будет. Драконы красовались на носах викингских кораблей, на гербах Йорков и Тюдоров, на оружейных клеймах ахенского городского арсенала.

Геральдика — наука строгая. Именно в европейской геральдике выкристаллизовались основные подвиды драконов, каждый со своими обязательными признаками. Собственно дракон полностью совпадает с тем описанием, которое было предусмотрительно дано в начале статьи. Виверна, входящая в герб герцогов Мальборо, — дракон с двумя лапами вместо четырех. Гидра — семиголовый дракон. Амфисбена — двуногая крылатая змея, имеющая вторую голову на хвосте. Английский кокатрис — виверна с головой петуха. И, наконец, василиск: кокатрис с головой на хвосте. Все эти создания получили одну или несколько частей тела от рептилий и потому обычно причисляются к драконам. А вот грифон, например, никакого отношения к драконам не имеет, поскольку он собран из благородных животных: орла и льва.

Популяризации дракона как гада и символа также немало способствовала легенда о святом Георгии, известная как на Руси, так и в Западной Европе, но об этом — в свое время.

Любовный треугольник по-русски: он, она и лютый змей
Будучи признан герольдами и алхимиками, на Западе дракон все же оставался форвардом команды Мирового Зла. На Востоке же он играл за команду Сил Света, причем с неменьшим успехом. Если для Запада дракон был Тем, с Кем Нужно Сражаться, то на Востоке он скорее воплощал Того, Кто Сражается Лучше Всех, архетип идеального бойца, эдакой шаровой молнии, обученной боевому кунг-фу. Когда Брюс Ли величал себя Драконом, он лишь следовал китайской традиции, в которой маскулинность со знаком плюс равна драконоподобности и наоборот.

Дракон как воплощение вселенского Зла. Гравюра Г. Доре.

В социальной сфере эта понятная (потому что первобытная) логика тоже находила себе место: чем выше статус мужчины, тем больше в нем должно быть "драконовости". Наиболее наглядно эта иерархия выражалась в мужском костюме. Если ты совсем мелкий чиновник — носить тебе одежды с одним драконом, если конфуцианские добродетели для тебя норма жизни — тогда с тремя. А уж если ты родился императором, смело можешь позволить себе парчовое платье с девятью вышитыми драконами. И тогда никто не спутает тебя с жалким императорским советником. Кстати сказать, нарушителей драконовой иерархии (если такие находились) наказывали со всей свойственной гуманистической китайской культуре мягкостью — смертью. Чтобы знали, как посягать на звание Самого Драконоподобного Мужчины.

В отличие от Запада, где дракон обычно ассоциировался со стихиями огня и воздуха, на Востоке дракон считался водным животным, тесно связанным с дождем, туманом, источниками влаги и утонченным волшебством. Именно поэтому в классических японских садах так часто встречаются скульптурные изображения дракончиков, из редкозубых пастей которых изливаются вовсе не огонь и сера, а струйки воды. Китайский дракон также символизировал бессмертие, что, в общем, не удивительно, если учитывать, что драконы истребляются в сказках и легендах тысячелетиями, но, судя по всему, племя их не переведется еще долго.

Обратимся теперь к нашим палестинам, где дискуссии между евразийцами и западниками не утихают по сей день. Образ древнерусского дракона в контексте этих дискуссий весьма примечателен. С одной стороны, дракон на Руси воспринимался как персонифицированное зло: он крадет женщин (и, кстати, молодых мужчин — особенно знатного рода), разоряет волости и в целом ведет себя асоциально. Он также ассоциируется со стихией огня: "Горыныч" этимологически восходит к слову "гореть", а уж во вторую очередь — к слову "гора", внутри которой он проживает. Дракон многоголов, шумен и опасен. Таким образом, налицо вроде бы западный тип прожорливой крылатой рептилии.

С другой стороны, дракон в некоторых русских былинах предстает как существо широко мыслящее, умное (и впрямь, имея девять голов, простаком быть неприлично), чтящее закон и не чуждое тонкостям юриспруденции. В одной из былин змей предлагает Добрыне вместо кровопролития составить пакт о ненападении и, на основании этого документа, разойтись с миром (даром что змей первым же его и нарушает). И, совсем уже в русле восточной традиции, дракон из русских сказок, который выступает в них под множеством творческих псевдонимов — Огненный Змей, Змей Тугарин, Змиулан, — не мыслит себе жизни без стихии воды: рек, озер, топей, низин и, конечно, дождей и гроз. Когда он появляется над Русью-матушкой, гром гремит и "дождь дождит". А ведь по сей день, когда по весне приходится ждать осадков особенно долго, иной китайский крестьянин уверен, что причина всему — плохое настроение драконов, которым попросту лень выползти из своих подземных нор, подняться в небо и устроить хороший ливень. Одним словом, русский Змей Горыныч — это западный дракон "с раскосыми и жадными глазами". Двумя лапами он в Европе, двумя — в Китае, то есть он — подлинный евразиец.

Борьба архангела Михаила со Змеем. Фламандский мастер.

Впрочем, русская эпическая традиция не была бы собой, если бы не перевесила все же некоторые вывески. В особенно интересном свете предстает и проблема дракона как воплощения маскулинности.

Полуя зыческий русский дракон — это в первую голову опасный соперник мужчины в борьбе за сердце женщины. А проблему героического драконоборения здесь можно легко свести к сюжетной кульминации сюжета с адюльтером. Конечно, этот "любовный" мотив был силен и на Западе, но западная принцесса, если можно так выразиться, не столь падка на драконовы обольщения. Западный дракон обычно уводит принцессу силой, уносит ее, вопящую от ужаса, на своей спине и прячет в пещере, в то время как русскому дракону зачастую достаточно его личного обаяния, чтобы принцесса пошла за ним сама.

Sex appeal русского дракона ничуть не слабее, чем у Джека Николсона. Быть может, поэтому уносить красавицу на свою территорию он стремится редко, предпочитая радостям пещерной страсти холостую жизнь наедине со своими драгметаллами и дензнаками, которых у него, как и у западного собрата, всегда "несчетно".

Зачастую русскому дракону достаточно лишь "познать" красавицу — разумеется, "познать" в библейском смысле — утвердив посредством этого свою мужественность и силу. Похищение же зачастую не входит в его планы. Русский дракон — это в первую очередь коварный ловелас, бессердечный сердцеед, дамский угодник в страховидном обличье. Известна сказка, где Змей Горыныч, служащий поваром у Ивана, купеческого сына, соблазняет его жену, Елену Прекрасную. Прелюбодеи тщательно лелеют планы устранения обманутого супруга, однако случайность путает карты, и в конце сказки, как у Шекспира, гибнут все — и Иван, и дракон, и Елена. В другой сказке похотливому дракону удается добиться любви прекрасной царевны. Единственным препятствием для счастья нашей влюбленной пары является брат девушки, Иван-царевич, который, к сожалению, твердо стоит на позициях традиционной морали. Дракон учит царевну, как сжить брата со свету, однако Иван-царевич все же берет над хитростью верх и с мечом в руках объясняет прелюбодеям, что социальный запрет на межвидовой секс нерушим, а наказание — неизбежно.

Итак, русский дракон — это персонификация стихии мощных сексуальных желаний, многие из которых, со всей очевидностью, проходят по ведомству "садо-мазо". "Ты — безжалостный, сильный, жестокий, а я — маленькая, беспомощная, ранимая принцесса"! Дракон — порождение природы, которой изрядно надоела культура с ее вечным "нельзя", это маскулинность в своем первичном, не признающем табу обличье. А потому, чтобы завоевать свою Забаву Путятишну, русский герой должен убить дракона, присвоив таким образом все его качества — в частности, неукротимость, роковое обаяние, изобретательность и, наконец, сокровища. Чтобы потом, самодовольно позируя былинникам речистым над трупом обезглавленной крылатой твари, как бы невзначай бросить своей Забаве: "Теперь-то ты видишь, что я гораздо круче?".

История помнит Георгия как самого знаменитого драконоубийцу. Картина Г. фон Архена.

Хаос на коротком поводке
Взгляд на дракона как на соперника-соблазнителя, характерный для славянской языческой традиции, христианской русской культурой унаследован не был. По мере христианизации Руси набирал популярность совсем другой образ дракона, уже известный нам и из греческой мифологии, и из Откровения Иоанна Богослова — образ дракона-сатанаила, "твари богомерзкой".

Самым востребованным сюжетом драконоборения становится подвиг святого Георгия (также Егория Храброго). В четырнадцатом веке изображение Поединка Номер Один попадает на эмблему, а позднее — в центр герба города Москвы и становится частью государственного герба Российской империи, символизируя историческую драму народа-богоносца, наперекор всем напастям противостоящего Мировому Злу.

В сюжете о святом Георгии дракон напрочь утрачивает свою сексуальность, превращаясь в агрессивное воплощение хаоса, интересующееся исключительно едой и человеконенавистничеством, в родного брата вредоносного библейского "змия", отравляющего жизнь рода людского от самого грехопадения. Святой должен усмирить его посредством своей духовной силы и тем самым уподобиться архангелу Михаилу, низвергающему "дракона и ангелов его" с небес на землю. Согласимся: эта задача посложнее "сказочной", состоящей в том, чтобы снести вражине голову. Фигура христианского святого и воина-мученика Георгия естественным образом завершает ряд богов-драконоубийц, в котором индийский Индра соседствует с Зевсом, Аполлоном и скандинавским Тором.

Сказочному Горынычу всегда не везло с богатырями. Рисунок И. Билибина.

Согласно легенде, христианский воин Георгий проезжал окрестности некоего города в Ливане, даже не подозревая о том, что неподалеку объявился дерзкий и ненасытный дракон, требующий с людей дани в виде хорошо сложенных юношей и девушек. В день, когда Георгий решил напоить своего коня возле рокового болота, очередь быть съеденной драконом дошла до дочери правителя. (Из этого средневековый слушатель сразу делал вывод о том, сколь далеко зашли "драконьи бесчинства", хотя наш современник наверняка употребил бы здесь слово "беспредел".) Возле воды Георгий обнаружил обреченную девицу. Казалось бы, христолюбивому воину ничего не оставалось, кроме как надеть шлем, опустить копье — и вот уже слышится хлопанье крыльев, леденящие душу вопли и хищный лязг железа...

Но история о Георгии Победоносце имеет одно серьезное отличие от других ей подобных. Святой Георгий укротил змея не оружием (как на гербах и эмблемах), но силою молитвы. Тварь, обессиленная, упала к его ногам, готовая принять любые издевательства, которые, разумеется, не замедлили воспоследовать — вскоре освобожденная дева на поводке повела дракона в родной город. Когда живописная троица вернулась в лоно цивилизации, горожанам не осталось ничего иного, кроме как выслушать пламенную проповедь Георгия и принять крещение, ибо аргументу в виде когтистого, чешуйчатого монстра, побежденного силою святого слова, было нечего противопоставить даже самым закоренелым язычникам. Лишь только после этого Георгий убил дракона, окончательно потерявшего свою функциональность даже в качестве наглядного пособия, и превратился для рыцарей грядущих поколений в идеальный символ победы. Его боготворили и крестоносцы, уверенные в том, что святой воин вместе с ними штурмовал Иерусалим, и куртуазные поэты, полагавшие его подвиг, совершенный ради Прекрасной Дамы, эталоном рыцарственности, и европейские романтики — словом, на его месте хотел быть каждый. Другое дело — а смог бы?

Перерождение дракона
Знакомство с современной фантастикой наводит заядлого драконоведа на неожиданные мысли и неутешительные выводы. Бороться с драконами стало немодно. Пять тысяч лет было модно — а теперь уже нет. Дракон более не символ Мирового Зла, не волонтер хищного хаоса и даже не соперник (а если соперник — то и ладно, не убивать же из-за этого милое животное?).

Добрыня — один из виновников вымирания драконов. Картина В. Васнецова.

В современной фантастике, в отличие от фантастики античной, с драконом принято вести просвещенные беседы о судьбах мира или, на худой конец, о том, как выгодней вложить свой капитал. С другой стороны, дракон сам становится объектом политкорректных бесед на популярные темы. Истребитель монстров Геральт из романа А. Сапковского "Ведьмак" призывает пощадить последнего представителя редкого вида драконов, которого готово поднять на колья "тупое быдло". При этом василиски, мантихоры и прочие зловреды слова доброго не заслуживают, ибо действительно опасны. Фарисейство? Кажется, да, и притом построенное по недоброму политическому шаблону, а-ля "косовские бандиты — повстанцы, а сербские солдаты — каратели; первые достойны покровительства ООН, вторые — бомбардировок НАТО".

Итак, новая ипостась дракона — дракон-жертва. А как же пирогенные железы, штука почище панцерфауста? Как же алмазные когти, рвущие в клочья рейтара вместе с хвалеными миланскими доспехами?

Есть, есть у драконов и железы, и когти. Без них никуда. Фантастика — это зрелище, а хорошее зрелище нуждается в мощной боевой технике. Однако, если дракон находит себе боевое применение, выступает он зачастую не в качестве противника, но в качестве союзника. Как, например, в "Войне мага" Ника Перумова. Юная драконица Рыся зовет героя Фесса "папой" и "папочкой", самым трогательным образом засыпает его тысячей "почему", ластится как образцовая дочурка и вообще служит воплощением всех мыслимых детских добродетелей. Правда, когда под стенами цитадели объявляются несметные полчища врага (в фэнтези они почти всегда несметные, се ля ви), от девочки-припевочки остается одно воспоминание — Рыся скоренько "перекидывается" в драконицу и, даже не предложив врагам сдаться в плен, начинает уничтожать их десятками и сотнями: "Огонь метался, яростно бросаясь на все, могущее гореть. Что испытали латники-алебардисты в эти последние секунды, можно было только догадываться". И далее: "В пролом врывались новые и новые панцирники, однако на миг они замешкались перед страшной баррикадой из обугленных лат и шлемов — все остальное исчезло в буйстве низвергнутого драконицей пламени". И, пока Рыся отбивает вместо главного героя атаку за атакой, читателя (в моем лице) мучит один вопрос: с каких это пор драконы "на нашей стороне"? А как же противостояние Мировому Злу, искони воплощаемому в образе крылатых рептилий, а как же, в конце концов, Евгений Шварц с его до боли правдивой пьесой, разве он нам не указ?

Смог, самый известный фэнтези- дракон ("Хоббит"). Так его гибель увидел М. Беломлинский.

В общем, торжество этического релятивизма поначалу вызывает недоумение. Но потом вспоминаешь, что в культовом "Понедельник начинается в субботу" А. и Б. Стругацких Змей Горыныч вместе с многими прочими вурдалаками и душегубами введен в будничный научный оборот. Бравые младшие научные сотрудники возят Змея Горыныча на полигон, а пожарники прислеживают за тем, чтобы он не слишком воспламенялся. Какую цель преследуют сомнительные эксперименты над опасной зверюгой — не уточняется.

В "Заповеднике гоблинов" К. Саймака дракон становится союзником симпатичного лешачьего сброда во главе с профессором Максвеллом в борьбе против омерзительных инопланетян-колесников. Подчеркнем, что главный герой "Заповедника" — ученый, роман — научно-фантастический, а дракон мыслится в нем как "последний представитель рода четвероногих друзей" древних инопланетян.

Наконец, в менее известной, но не менее квазинаучной эпопее С. Снегова "Люди как боги" дракон появляется вследствие работы специалистов Института Новых Форм. В ходе развития сюжета это большое огнедышащее существо применяется по прямому назначению: помогает громить врага на дальних планетах.

Эти примеры показывают десакрализацию образа дракона, проведенную талантливыми авторами научной фантастики еще в шестидесятые годы минувшего века и неизбежно отразившуюся в других жанрах fiction. Эволюция очевидна: поднявшись в ранге до носителя Абсолютного Зла, Дракон затем был низведен до статуса друга, союзника или даже просто домашнего животного разбушевавшегося "на строгих научных началах" Человека.

Но история не закончилась. Дойдя до нижней точки, маятник качнулся в другую сторону. В романах Джорджа Локхарда и Павла Шумила драконы не только "не хуже людей", они — куда лучше. В отличие от нас, погрязших в подлостях и коррупции, драконы бесстрашны, чисты помыслами, они держат данное слово и благородны, как десять князей Мышкиных, вместе взятых. Более того, драконы обладают куда более развитыми технологиями и подлинным чувством прекрасного... Какое уж тут драконоборение? Остается лишь капитулировать перед светочем разума, Господином Драконом.

Вместо эпилога

Василиски, потомки змеи и петуха.

Каждый второй положительный герой в современном криминальном боевике — наемный киллер или киллер киллеров, что, в сущности, одно и то же. Каждый второй негодяй — коррумпированный чиновник, прокурор или следователь прокуратуры. Чтобы "вынести" коррумпированных прокуроров и братву, заправляющую в Вечном Городе Энске, требуется малословный крепыш с послужным списком "Ангола, ВДВ, Афган, ДШБ, Чечня, СОБР". Чтобы "исполнять" выстрелом в затылок кровавых ежовских палачей, необходим идеальный палач — Холованов. Необходим Дракон.

Современный массолит гоняет бесов силою Вельзевула, и другого решения бесовской проблемы не мыслит. А надо ли напоминать, что после Герники и Вьетнама, после Камбоджи и Балкан нервы почтенной публики стали крепче, чем у средневековых дружинников, и что образ крылатого крокодила на десятки хичкоков проигрывает бескрылому ядерному грибу? Потому и угрозы, с которыми сталкиваются "хорошие парни" в фантастике и фэнтези, приходится измыслять отборные, ранее невиданные. А драконов привлекать только в качестве союзников в борьбе с этими новыми невероятными угрозами.

Можно возразить, что Чужой, созданный мрачным гением Гигера, и есть тот самый дракон, который по-прежнему принадлежит к пандемониуму Темных Сил. Можно вспомнить Годзиллу, динозавра-мутанта. Но останемся верны именам вещей: фантастическое существо не является драконом, пока не названо драконом. Чужой — не дракон, это монстр особого вида и особой физиологии. О несимпатичном инопланетянине с телескопической глоткой пока еще твердо известно, что он враг. И слава богу.

Драконы же, настоящие драконы, поработили человечество, прикинувшись его лучшими друзьями и покровителями — прямо по Шварцу. Подобный результат, увы, видится неколебимо логичным. Но, может, мы просто проглядели своего Ланселота?